|
ПУБЛИЦИСТИКА
У порога
негасимых истин
|
Преподаватель
Воскресной школы,
искусствовед
Любовь Громыко
|
|
Некоторые известные, хотя и не совсем ясные понятия могут долгое время оставаться вне поля общественного внимания. Но вдруг наиболее пытливые современники начинают настойчиво интересоваться тем, что еще вчера казалось не имеющим значе¬ния. И вот сегодня — возможно, благодаря возросшей роли пра¬вославия и успешному сотрудничеству церкви с государственны¬ми структурами, как, наверное, и потому, что весьма часто лю¬ди становятся свидетелями чудесных явлений,— таковым стало выражение «Святая Русь»...
|
 Феномен Святой Руси
Существует поэтическая склонность стран и народов кратко и выразительно определять о себе нечто главное, природно-сущностное. неизменное. Так, Англия почитает себя старой и добропорядочной. Германия — философской, ученой. Франция неизменно прекрасна. Испания не забывает о благородстве, воплощенном Сервантесом в рыцаре Печального Образа. Но Русь — только Русь! — святая.
Сразу заметим, это совсем не значит, что русский народ «святее» других. Равно как и то, что каждый немец — философ, а испанец — Дон Кихот. Это означает лишь, что многие, если и не все, относятся к упомянутым свойствам как к идеальным, делающим честь нации.
Ясно, что разговор о святости меньше всего имеет в виду страну в ее нынешних границах. Это не Россия, а Русь, объединяющая великороссов, белорусов и украинцев, где бы они ни жили, а также воб
равшая в себя множество иных нацио¬нальностей, не только славянских. И вся эта совокупность, по сей день составляю¬щая единое, по традиции православное, духовное пространство, издревле самим народом названа Святой Русью.
Но почему же народ присвоил право на такую честь? Многие, кто в нынешней России не видит ничего святого, уповают на прошлое. А оно свидетельствует, что и тогда творимые беззакония были выше вообразимых пределов. В этом убеждаешься, читая труды известнейших историков XIX века С. Соловьева, Н. Костомарова. Впрочем, примечательны слова Л. Толстого: «Невольно приходишь к заключению, что рядом безобразий совершалась история России. Но как же так — ряд безобразий произвел великое единое государство?» Недоумевая, и мы подумаем: а не оставляют ли даже столь именитые авторы в подробнейших описаниях (прежде всего жестоких, кровопролитных событий) нечто зесьма важное за бортом?
История Руси отличается катастрофичностью, средоточием мировых смыслов, неистовостью и жертвенностью борений добра против зла, искушениями кровавыми и огненными, среди которых очищалась духовная жизнь народа, рож¬дая высочайшую святость.
И страдание, и сострадание
Русь в числе последних (многие из которых могут стать первыми) восприняла развитое христианство. И восприняла его всем сердцем, всем лучшим, чем обладала. Православие стало не надстройкой над прошлым, а первым всеобъемлю щим мировоззрением, заполнившим чистое пространство русской души. Со времен Владимира-крестителя и Ярослава Мудрого святость стала свидетельством высоты духа. Поэтому «убогий старец в земляной печерке» (будущей Киево-Пе-черской лавре) почитался выше иного князя. Князья же радовались каждому посещению или наставлению духоносных старцев-монахов. И ведь — как ни странно такое совпадение — по словам ныне хорошо известного ненавистника России, до тех пор пока нищий монах будет поль¬зоваться большим уважением, чем бизнесмен, политик, банкир, «этой страны» надо опасаться.
Что такое святость? Это идеал служения человека Богу и людям. Идеал любви Христовой. Такого жертвенного служения, когда человек может положил «душу свою за друзей своих». Святость ограничена ни местом, ни временем, ни национальной принадлежностью. Христианство сверхнационально, всемирно. Вследствие этого каждый народ переживает на свой особый лад возвещаемые им истины, посвоему понимает свое признание, наиболее полно выраженное в жизни святых. Все это рождает особую духовную традицию, которая насыщает ту атмосферу, которой дышит народ.
Русский святой — подвижник-монах, прозорливец и целитель, бесстрашный князь-воин, полководец, миссионер-просветитель, юродивый, Христа ради отрекшийся от всего, даже от обычного разума, наконец, мученик — он сын своего народа, имеющего собственное природное лицо и особый исторической путь. Огромные равнины, безграничные дали, безмерная бесконечность издревле влияли на формирование русской души. Как просторы земли, она не знает границ, ей свойственно восприятие сверхъестественного. Для русской души любовь к земле, освещенной молитвами и подвигами предков,— чувство не обычное, а скорее сакральное. Оно рождает и такое сугубо славянское явление, как ностальгия, и великое мужество.
Наш человек и самой природой, и историей своей приучен к страданию и, стало быть, к терпению. Христианство возвысило это качество, показало возможность дивного преображения страдания. Пасхального, победного духа не может быть без духа голгофского. Отсюда уважение к страданию, как таковому. «Бог терпел — и нам велел»,— давняя и до сих пор повторяемая в тяжкие минуты пословица. По словам Ф. Достоевского, «может быть, единственная любовь народа русского есть Христос, и он любил Его образ по-своему, то есть до страдания». Отсюда и соучастие к бедствующим, гонимым, терпяшим насилие. Оно есть и у тех. кто сегодня забыл о вере предков, кто и не пытается понять философский и нравственный смысл христианства. Бессмертна она — «всемирная отзывчивость русской души».
Влияние христианского духа Руси всегда было благодатным. Российская импе¬рия вобрала в себя множество языческих народов и культур. Автору этих строк приходилось воочию наблюдать, как славяне-старожилы в Сибири, на Крайнем Севере самоотверженно служат коренным жителям тех мест, работая учителями, врачами, бухгалтерами. И не просто служат, а сердечно, с любовью к ним относятся. Словом, все так, как давно описано Н. Арсеньевым в повести «Дерсу Узала».
Уникальным явлением стал русский ислам. Со времен падения Казанского и Астраханского ханств (кстати, ни одна мечеть тогда не была разрушена) мусульмане становятся равноправными подданными как в Московском государстве, так и в Великом княжестве Литовском. И, безусловно, отвечая добром на добро, ислам под дланью христианской приобрел особенно мягкий, миролюбивый характер. В подтверждение этой исторической истины — сегодняшний сюжет. Семья мусульман из Ливана нашла приют в Беларуси. И вот из уважения и благодар¬ности к нашей стране, к ее традициям и преобладающему вероисповеданию эти люди поместили в своей гостиной на самом почетном месте икону Божией Матери. Учитывая строгое запрещение в исламе любых изображений, это, как говорится, дорогого стоит.
«Спасен будет тот, кто спасает»
При всех изменениях, происходящих в массовом сознании людей, русская душа все еше чувствует себя гораздо менее зависимой, чем западный человек, от норм цивилизации, технического прогресса, потребления материальных благ. Перед православным человеком меньше всего того, что может заслонять реальность Бога, духовной жизни. В глубине души он ничуть не уверен в том, что собственность его свята, что пользование жизненными благами и есть действительно совершенная жизнь.
Ваша религиозная совесть не удов¬летворяется стремлением только к личному спасению. Все души взаимосвязаны, и ни одна не приходит к Богу без того, чтобы не увлечь за собою и других. Здесь перед нами своего рода духовный коллективизм. Эта жажда общего спасения — народа, человечества — присуща всей русской мысли: и христианской и неверующей. Как говорил В. Соловьев, «спасен будет тот, кто спасает».
Вти и другие свойства не означают, что русский народ лучше других или с точки зрения религиозной менее фешен. Наоборот, он, может быть, и более грешен. Однако и фешен по-другому, по-своему. К земным благам, к суетности и бренности жизни он привязан более своими грехами, чем добродетелями. Но,
главное, в нем есть, и сейчас еше не искоренилась, вопреки мощному давлению целой идеологической индустрии по внедрению противоположных принципов, способность, даже самое искреннее и глубинное влечение к покаянию; бо¬жественное средство очищения души, не заменяемое никаким иным, равное творческому акту преображения всего человеческого существа. Служба наших священников в местах лишения свободы постоянно дает удивительные и прекрасные плоды самого глубокого, сердечного покаяния и преображения вчерашних преступников.
Для нас очевидно, что идеал Святой Руси не ушел в прошлое (как полагают некоторые историки и богословы). Он был понят и принят на все времена множеством самых обыкновенных, грешных людей — как ориентир, недоступная вершина, как самый надежный маяк, зовущий к царству небесному. Святость — прежде всего подвиг, движение, подвижение человека к совершенству, к Богу. Подвиг может быть единственным мгновением жизни. А может неприметно совершаться изо дня в день многие годы.
В последние времена нашей обозримой истории русская святость прошла два тяжелейших испытания. Первое — революционный переворот и жизнь в государстве, где безбожие стало господствующей идеологией, не терпящей рядом никакой иной. Огромная религиозная энергия народа была перенацелена в про¬тивоположном направлении. И тогда Святая Русь прославилась мучениче¬ством. Сравним: с X века до революции был всего 61 мученик, с 1918 года ими стали многие сотни тысяч — известные, канонизированные и никому не известные, никем не подсчитанные: от про¬стых прихожан, монахов и монахинь до высоких архиереев.
Второе испытание — Великая Отечественная война. После того как религиоз¬ное сознание беспощадно истреблялось десятилетиями, победила в той страшной — священной, народной — войне именно Святая Русь. Несломленным остался идеал жертвенного служения. Был эпизод битвы под Москвой, когда маршал Георгий Жуков, перекрестясь, поклонился бойцам десантного полка. Как иконам. Десантники вызвались добровольно, с полной готовностью, в полном смысле голыми руками остановить колонну вражеских танков. И она была остановлена...
В каждом сердце теплится лампада
И в наши дни сколько христианских подвигов было совершено на чеченской войне, подобных мученическому стоянию в вере совсем юного солдата Евгения Родионова! Какую жертвенность и сколь высокое мужество выказал православный милиционер Константин Васильев, который первым вошел в захваченный террористами театральный центр «Норд-Ост» и предложил себя в заложники, чтобы освободить детей! (Но светские СМИ о нем даже не сообщили!)
А почему мы вот здесь, в Минске,— молодые и старые, верующие и неверующие,— плачем на концертах Ольги Патрий? Не потому ли, что в пении слепой певицы так ясно слышен голос Святой Руси? Не потому ли, что он помогает нам открыть в себе самое ценное, забытое или, может быть, попранное? И недоумеваем: почему такому дивному голосу не находится и нескольких минут на Белорусском радио?
Бесконечно разнообразны и прекрасны лики сегодняшней Святой Руси. Сколько семей берет на воспитание детей-сирот, сколько ученых, врачей, учителей трудятся не за деньги, а только потому, что не могут оставить свой пост! Сколько тружеников восстанавливают разрушенные обители и храмы, воскрешают брошенные деревни, наконец, вопреки государственной пассивности, объединяются в движении «За нравственное возрождение Отечества»! И это все плоды жизни, озаренной идеалом святости. Сама же она имеет свою жизнь, сокровенную от мирской суеты. Ее не увидит сторонний глаз. В глубинах сердца теплится ее негасимая лампада.
Определяющие погоду на информационном поле СМИ не много дают узнать о сегодняшней Святой Руси. Все подавляет криминал. Но если вы — лично вы! — способны сострадать терпящим бедствие, невинно убиенным (на подлодке «Курск», в Беслане, на другом краю земли или, наоборот, рядом, у соседа), если душа ваша ликует при звоне колоколов, если вы стоя аплодируете православному хору из Сербии, если, наконец, вы невольно встаете вместе со всеми, когда слышите песню «Господа офицеры»,—все это, да и многое, многое другое, свидетельство того, что и в вашей душе теплится лампада Святой Руси.
Перед лицом разрушительных факторов нашего времени образ Святой Pycи не только не обветшал, но и обрел новую, самую горячую злободневность. Как хорошо сказал известный богослов, распоясавшегося дьявола назиданиями не остановишь. Добавим: как и политическими решениями, как и восхвалением демократии в качестве истины в .последней инстанции. Нужна настоящая мошъ. И прежде всего духовная, потому что она способна подтягивать за собой все остальное. Эту мощь, эти необъятные духовные силы спокон веков сосредоточивала в себе Святая Русь. Она объединяет земное и небесное их взаимопроникновением. Она «не от мира сего», но нисходит в сей мир — земной, косный, «лежащий во зле», поднимает, возвышает его. И просто не дает погибнуть.
Без православия, без его культурной и нравственной традиции, не может быть Святой Руси. Но ведь без Святой Руси не выжить и России! По словам великого прозорливца Достоевского, русский человек без православия — дрянь... Резкость высказывания лишь категорически подчеркивает его истинность. Западного человека держит в рамках благопристойности его рациональность. Преуспеяние, гражданское общество для него высшие ценности. Для нашего человека эти ценности относительны. Лишенный своего главного стержня, русский может стать неуправляем, все пустить вразнос. Вот и слышим мы постоянно, ежедневно о преступлениях, невероятных порой не только по жестокости, но и по бессмысленности, о катастрофах, самоубийствах... Не потому ли некоторые западные политологи уже рассуждают: будет ли существовать Россия к 2015 году? А вдруг да и будет сказано последнее «Слово о погибели Русской земли»? (Первый раз такое «Слово» прозвучало во время татаро-монгольского нашествия.)
Святая Русь — невидимая, небесная конструкция, на которой, наверное, только и может держаться вся многооб¬разная архитектура законности, государственности, общественной жизни. Убери ее — и строение развалится. Конечно, совершенно очевидно, как конструкция эта подтачивается, подрубается, разъедается ядовитыми кислотами. Однако запас ее прочности много больше, чем ожидают «доброжелатели». А может быть, этот запас вообще неисчерпаем, непобедим? Конструкция-то небесная!
|
