Минский приход иконы Божией Матери "Всех скорбящих Радость"
14 ноября в Минске состоялись Лавришевские чтения, которые в этом году были посвящены проблемам современных монастырей. Одним из участников конференции стал насельник Гомельского Свято-Никольского монастыря архимандрит Савва (Мажуко). После конференции мы попросили отца Савву ответить на несколько вопросов. - Отец Савва, как бы Вы охарактеризовали состояние нынешнего монашества, по крайней мере, в пределах Белорусского Экзархата? И, на Ваш взгляд, что может поспособствовать его духовному росту, взрослению?
- Если сказать одним словом, то положение трагическое. Трагическое потому, что, во-первых, монашество возрождается, а это говорит о том, что оно было просто разрушено. Многие естественные механизмы воспроизводства монашеских общин были утрачены, уничтожены физически, как и сами монахи, были стёрты с лица земли монастыри и церкви. Но сейчас возрождение монашества делает акцент на духовном возрождении. Ни стен, ни храмов, ни иконостасов, ни росписей, а возрождении братской жизни, возвращении той очень сложной, интересной и глубокой духовной традиции, к которой мы принадлежим в силу принадлежности к Православной Церкви. А сделать сейчас можно очень много, потому что сейчас появилось много молодых инициативных монахов и монахинь, настоятелей и настоятельниц, которые видят проблемы, которые готовы их решать и которые знают, как это делать. Вот это замечательно. Сегодняшняя конференция нам показала, что сделать можно действительно очень много, поэтому монашество Белорусской Православной Церкви ждёт необратимый расцвет (улыбается – прим. ред.).
- Для «необратимого расцвета» предпринимаются меры духовного характера. В 2011 году состоялись встречи монашествующих белорусских обителей с архимандритом Ефремом, игуменом Ватопедского монастыря, и появился большой интерес к Афону. Наше монашество должно равняться на Святую Гору в целях своего становления или что-то ещё может поспособствовать его духовному росту?
- Афон для нас – это, конечно, не просто музей, это живая православная традиция. Но много можно позаимствовать в том числе и у западного монашества. Хотя бы ту волю к организации, кропотливой работе, которой, чего греха таить, наш славянский менталитет никогда не отличался. Сейчас, как мне кажется, для нашего монашеского поколения стоит задача в простой организации канонической жизни, богослужебной и внутриобщинной. Вот эти задачи, мне кажется, мы можем решить. А вот сложные моменты, связанные с Иисусовой молитвой, с каким-то очень тонким, глубоким духовничеством, исихастской традицией… если мы свои задачи организационные и канонические сейчас решим, то уже следующее поколение монахов будет решать эти задачи - придёт и для них черёд. А сейчас задействованы все механизмы для того, чтобы упорядочить как-то жизнь внутри монастырей.
- Вы предложили и административные меры, которые могли бы помочь упорядочить жизнь: все монастыри объявить ставропигиальными и выбрать одного архиерея, который бы отвечал за все обители и представлял монашество в Синоде Белорусской Православной Церкви.
- Да, конечно. Дело в том, что сейчас монастыри очень сильно зависят от епархиальных архиереев. Епархиальный архиерей решает свои конкретные задачи. И монашеская община не может развиваться без некоторого иммунитета от жизни приходской и епархиальной. В монастыре стоят свои цели, свои задачи, и если из монастырей будут периодически выдёргивать настоятелей, насельников, или наоборот – епископ будет вторгаться в жизнь монастыря, то традиция никогда не сложится, никогда не сложится школа. А монастырь – это прежде всего школа. Семья и школа – вот два образа, которые практически исчерпывающе описывают жизнь монастыря. В чужую семью, в чужой монастырь нельзя вторгаться со своим уставом. Поэтому, эта простая мера, во-первых, обезопасит канонически монастыри от епархиальных архиереев, и этому будут рады сами епархиальные архиереи, а во-вторых, это воля к единению. Белорусская Церковь маленькая, и мы можем себе позволить единый собор монашества. Может быть, даже со своим Синодом, конечно, который будет подчиняться Синоду Белорусской Церкви и так далее. Это вполне решаемо и вполне логично. Ничего сложного здесь нет. Сообща помогать друг другу, и, находясь в каноническом подчинении своему епископу, я думаю, можно решить очень много и в очень короткие сроки.
- Вы хорошо и образно говорили о том, что монастырь - это семья. И что нет разницы между мирской семьёй и монашеской. Для мирских людей, будет, наверное, полезно об этом услышать?
- Дело в том, что у нас есть некоторые заблуждения по поводу монашеской жизни, которые в том числе поддерживают и монахи иногда, не совсем понимая, в какой традиции они находятся. Монашество никогда не противопоставляло себя мирской жизни. Монашество не является чем-то более высоким, чем христианство в миру. Это не путь, который перерастает христианство, это просто одно из деланий для людей с определёнными духовными талантами, не более того. Библия, вспомните, начинается словами “не хорошо человеку быть одному”, там стоит в греческом тексте слово “моном”, т.е. монах. Христианин – это, в принципе, человек, который не один, не одинок. Монаха в русской традиции именовали “инок”, т.е. “иной”. У него просто свой особый способ осуществления какой-то Божьей свободы, которую Господь ему даровал, свой путь спасения. Но он спасается в семье. То есть в своём братстве, ведь монастырь является евхаристической общиной, где все братья. И сестры, если это женская община. Все единокровны и единотелесны друг другу. Потому что кровь Христа течёт в наших жилах. Это не образ просто какой-то, не метафора, а описание реальности органической, онтологической, то есть, так и есть. Поэтому, осознание этого простого факта бодрит и правильно освежает человека в его духовном развитии. Ещё раз подчеркну: вот эти тенденции такие дуалистические, когда появляется некоторая монашеская брезгливость по отношению к семейной жизни и так далее, – это ненормально, это всегда осуждалось святыми отцами. Достаточно почитать Григория Богослова, древних отцов, которые очень много размышляли над монашеским деланием. Они всегда настаивали, что мы не можем противопоставлять монашеское служение служению мирянина. Это просто два разных пути. Ни один из них не лучше и не хуже другого. Как килограмм и километр. Они оба ведут к Богу, и монашество есть просто частный случай семейной жизни, не более того.
- Вы говорили о Евхаристии, о том, что мы все братья и сёстры по Крови Христовой. Вы имели в виду и мирян и монахов?
- Да, конечно, мы представляем единую церковь, единое тело Христово. Поэтому, конечно же, мы братья и сестры единокровные, единотелесные. Вот Кровь Христа, которую мы принимаем от Чаши, делает нас самыми настоящими братьями и сёстрами. Братьями и сёстрами по Крови. Поэтому жизнь каждого из нас проникает друг в друга. Именно поэтому, когда монах молится, с ним вместе молится и вся Церковь. Когда мирянин молится, трудится, ухаживает за ребёнком, за стариком и так далее, его добродетель отзывается и в теле монахов. Мы едины, и поэтому, монашество – это отражение проблем мира, и проблемы мира тоже отражения проблем монашества. У нас сейчас большая проблема в организации нормальной общинной жизни в приходе. Именно поэтому есть проблемы и в организации общинной жизни и в монастыре. И наоборот. Все жизни проникают друг в друга, и когда мы причащаемся от Чаши Телом и Кровью Христовыми, мы не только Христу причащаемся, мы причащаемся друг другу. Жизни друг друга, с её болями, скорбями и радостями в том числе. И это замечательно, и мы ответственны друг за друга, и если человек понимает, что его жизнь - не просто какой-то путь внутреннего делания, какого-то изощрённого духовного эгоизма, а это служение – тогда всё нормально. Интуиция служения - это не просто монашество, но и христианство в целом. И это нужно возрождать, с этого нужно начинать воспитание молодого христианина.
- Ещё Вы употребили по отношению к монастырской жизни понятие «культура».
- Я неслучайно обмолвился, что большинство проблем современного монастыря – это проблема культуры. Потому что монастырь - это не более чем культурная универсалия. Монастыри есть в буддизме, в индуизме, есть суфии - монашеские ордена в исламе. Пифагор в IV веке до Рождества Христова даже организовал монашеское братство со своим набором устойчивых универсалий монашеской жизни: наставник, инициация, послушничество, духовные упражнения разного рода и так далее. То есть, на самом деле, многие вопросы в монастыре – это вопросы культурной жизни, и начинать монашескую жизнь нужно с воспитания у человека элементарных правил приличия. Неслучайно старцы Оптинские говорили, что хороший монах по манерам ничем не отличен от благовоспитанного молодого человека или джентльмена. Я помню, как мне один врач, который готовил космонавтов, говорил, что они тщательным образом подбирают на орбиту наших героев, чтобы они друг другу подошли, и не поубивали друг друга в космическом корабле. «А как же, - говорит он, - вы выживаете здесь, каждый день видя друг друга на протяжении многих лет?» Это действительно большой труд - научиться ладить друг с другом, это культурная работа. Здесь мы не должны переоценивать или как-то иначе формулировать задачу. Мы иногда говорим о благодати, о молитве и так далее – это тонкие вопросы, связанные именно с духовной жизнью. Но культурная работа, как то: элементарная воспитанность, умение слушать, умение дискутировать, умение отстаивать свою точку зрения, искусство отказывать, например, - всё это является набором воспитанного человека, который самостоятельно, или при помощи другого человека, избавляется от энтузиазма дикости и становится окультуренным, возделанным то есть. В этом и есть смысл слова «культура». Христианство никогда не было противопоставлено культуре. Аскеза – это и есть культурное делание, а то, чем занимается монах в монастыре, – это аскеза, то есть он занимается культурной работой или по созиданию себя, или всего братства в целом.
- Последний вопрос. Насколько способны наши современные монастыри к миссионерству во внешней среде и необходимо ли оно? На Афоне некоторые монастыри одной ногой стоят в исихазме, второй в миссионерстве. А у нас? Или надо сначала со своими внутренними проблемами разобраться?
- У нас нет, к сожалению, такой привилегии ждать, пока мы повзрослеем, а потом заниматься миссионерством. К сожалению, нужно сразу бросаться в бой. Потому что брошены дети, брошены студенты, брошены пожилые люди. Вообще, наш белорусскийнарод, к сожалению, что бы мы ни говорили – дикий. Религиозно дикий народ. Я это говорю с горечью, потому что истребляли, особенно в восточной Беларуси, все ростки духовности, память о христианстве, и нам нужно много работать. Но, Вы понимаете, человека, которого мы с помощью миссии приводим в Церковь, мы должны приводить в семью. А если он приходит в развалины, если видит, что нет семьи, нет общины, нет нормальной жизни, он разочарован. И либо уходит, либо мечется, потому что он не получает того исцеления, которое должен получить. Поэтому один из возродителей современного западного монашества говорил, что «наше служение есть апостольское служение примирения». Монастырь сейчас должен нести это служение примирения и внутри себя и передавать это утешение в мир, учить людей ладить друг с другом, учить их духу кротости. Понимаете, мы иногда путаем добро и доброту. Ради добра иногда готовы человека проклясть, предать анафеме и так далее. Принципиально для монаха, особенно русской традиции - Оптинских старцев, Серафима Саровского, - то, что миссионерство основывается на служении доброты. Нести её всем, просто поговорить с человеком, принять его хорошо, накормить – этого будет достаточно. Наш монастырь в Гомеле несёт тоже какую-то миссию. Я, например, преподаю в университете и ещё некоторые спецкурсы читаю в разных учебных заведениях, хожу в школы. Мы постоянно проводим экскурсии для детей, у нас есть несколько евангельских групп при монастыре для молодёжи, для людей пожилых. По средам и воскресеньям читается специальный курс, устраиваются плановые публичные лекции, организуются библиотеки и так далее. Работа по силам ведётся, но монахов очень мало. У нас, например, в Гомеле кошек больше, чем монахов. То есть, мы просто физически не успеваем сделать всё, что хотелось бы сделать, поэтому пощадите монахов, и не требуйте от нас слишком многого. Мы просим молитвы и требуем снисхождения, потому, что мы ведь не с Луны свалились: мы родились здесь, на этой земле, в этой традиции, в этих же школах, все те же университеты заканчивали, поэтому мы такие же, плоть от плоти нашего народа. И поэтому иногда ошибаемся и ведём себя неподобающим образом. Я в монастыре живу 18 лет, за эти годы из нашего монастыря очень много монашествующих ушло в мир, и это были самые настоящие трагедии. Потому что не все выдерживают. Это крест, и это очень тяжело. Поэтому иногда монахи тоже нуждаются в снисхождении, в добром слове, в участии, ибо мы тоже рабы Божьи. Поэтому несите в монастыри торты, конфеты - монахи с удовольствием это всё примут!
